Его имя вошло в поговорку, что само по себе большая редкость. Если же судить о ее содержании, то, несмотря на предельную краткость, всего четыре слова, она представляет собой исчерпывающую характеристику этого замечательного человека. «У Гааза нет отказа», – говорили о нем бесчисленные страждущие, испытавшие на себе его благодетельное участие.
Федор Петрович Гааз (Фридрих Иозеф Хааз) родился в небольшом городке на Рейне в 1780 году. Медицинский факультет окончил в Вене и вскоре, поддавшись уговорам заезжего русского вельможи, перебрался в Москву. Здесь все складывалось удачно: репутация, круг пациентов, должность (в 1807 году он был назначен главным врачом военного госпиталя), к тому же через некоторое время представилась возможность посетить «для поправления здоровья» и с пользой для науки южную, или как говорили в старину, полуденную провинцию России – далекий и загадочный Кавказ.
На Горячие воды Гааз приезжал дважды и о своих впечатлениях подробно поведал в книге «Мое путешествие на Александровские воды в 1809 и 1810», изданной год спустя в Москве на французском языке.
Машукские минеральные источники ученый назвал Александровскими по имени российского императора, однако по иронии истории название это давно забылось, а вот заслуги самого Гааза в исследовании целебных ключей Пятигорья хорошо известны и доныне. Александр I наградил первооткрывателя орденом святого Владимира и званием надворного советника, но важнее, пожалуй, другое: труды Гааза неизменно получали высокую оценку и современных ему и более поздних исследователей. «Да позволено будет, – отзывался профессор А. П. Нелюбин, – с особенным уважением и признательностью упомянуть о трудах доктора Гааза… В особенности должно быть благодарным Гаазу за принятый им на себя труд – исследовать кроме главных источников еще два серных ключа на Машуке и один на Железной горе, которые до того времени еще никем не были испытаны…
Сочинения Гааза принадлежат бесспорно к первым и лучшим в своем роде».27 Гааз считал, что едва ли еще на свете известно такое место, «в котором бы можно было способствовать к излечению столь многих болезней, как здесь при Кавказских водах». Он становится страстным сторонником зарождающегося курорта, что немало способствовало популярности «константиногорских теплиц» в русском обществе. Так, заслуженный боевой генерал Иван Сабанеев писал своему приятелю Арсению Закревскому: «Живущий в Москве доктор Гас… знает чудесные источники Кавказа и может быть весьма полезным наставником. Я был два раза на Кавказе и пользовался его наставлениями, говорю по опыту».
Проводником Гааза в поездке к железным ключам был кабардинский князь Измаил Атажуков, о чем ученый не преминул рассказать в своей книге. «Когда я второй раз приехал в Константиногорск, – пишет Федор Петрович, – то был приятно удивлен, узнав от черкесского князя Исмаил-Бея о том, что позади Бештау действительно существует горячий источник, в котором он купался и куда он милостиво согласился меня проводить. Я, как и все те, кто будет пользоваться этими водами, в неоплатном долгу перед князем за любезность и доброжелательность, с которой он вызвал нужных проводников и организовал экспедицию к ключам…» (В скобках напомним читателю, что князь Атажуков впоследствии послужил прототипом главного героя поэмы М. Ю. Лермонтова «Измаил-Бей»).
Не обошел вниманием ученый и нашего пятиглавого великана. Он считал, что в европейской части России нет горы выше Бештау, и сравнивал ее с Везувием. «На самом высоком плоскогорье, – пишет Гааз, – между Каспийским и Черным морями, словно вбитые в землю, стоят горы Бештау, из которых и бьют горячие ключи… Слово Бештау по-татарски означает «Пять гор» (Беш – 5, тау – гора) и относится к основной горе с пятью вершинами или к другим, окружающим ее пяти горам. С возвышенностей Ставрополя и Северной эти горы предстают в виде наростов на огромной равнине, которые выделяются как формой и расположением, так и содержащимися в них драгоценными сокровищами, исторгающимися из их недр для облегчения мук страждущих».
Гааз дважды поднимался на Бештау верхом. Контуры горы напоминали ему то киргизский колпак, то сидящую курицу с распластанными крыльями. «Путешествие…» Гааза – большая экологическая поэма, нынешние «зеленые» охотно зачислили бы Федора Петровича в свои ряды. Узнав, что в старину лес густо покрывал Бештау и окрестности, но был в значительной мере истреблен человеком, он занес в свои записи строки, полные праведного негодования: «Невероятно, как могли быть люди столь безрассудны и эгоистичны в своем необдуманном стремлении любым путем обеспечить собственное благополучие в ущерб потомству.
Лишение последующих поколений необходимых ему деревьев можно сравнить лишь с кражей». Знаменитый доктор, как и его ученый предшественник Паллас, оставил описание вершины горы: «Достигнув вершины длиной 20 и шириной 3 или 4 шага, пугаешься открывшейся горной бездны и восхищаешься великолепным видом на равнину и особенно на снежные вершины гор. С самого начала тропинки весь конус горы покрыт зеленью, скрывающей разбросанные камни, которые затрудняют проход лошадям».32 Гааз приводит все подробности своего восхождения на вершину и точные ориентиры для подъема и спуска, стараясь облегчить поиски правильного пути для будущих покорителей Бештау.
«Так как взбираться на нее действительно несложно, – замечает он, – чему обычно не верят, я надеюсь, что эти заметки вызовут интерес к подобной экспедиции. Люди, никогда не поднимавшиеся на высокие горы, будут признательны мне…».
У потомков есть множество причин для признательности Гаазу. Он сопровож- дал русские войска в походах от Москвы до Парижа. Был членом (и душой) «Комитета попечительства о тюрьмах». Его при жизни называли святым. Он продал свой дом и все имущество, а деньги расходовал на расширение больниц, на лекарства и одежду для арестантов и ссыльных. Бедняков лечил бесплатно, снабжал их пищей, букварями и брошюрами, которые сам же сочинял и из- давал. Его вспоминают в «Былом и думах» А. И. Герцен и в «Мертвом доме» Ф. М. Достоевский. u1048 Имя Гааза мелькает и в набросках к роману «Преступление и наказание». «Почему я не могу сделаться Гасом?» – восклицает Раскольников. Чехов вспоминал его, путешествуя по Сибири и Сахалину.
О Гаазе написано несколько книг. Самая известная из них и выдержавшая в дореволюционной России пять изданий принадлежит перу замечательного русского юриста и литератора А. Ф. Кони. «Я питаю, – признавался он, – к Федору Петровичу еще и личную благодарность за те минуты душевного умиления, которые я испытываю, описывая по мере сил и умения его чистую, как кристалл, жизнь, его возвышенную деятельность, нередко вынужденный оставлять перо под влиянием радостного волнения при мысли, что такой человек в лучшем и глубочайшем смысле слова жил и действовал среди нас».
Похороны Гааза собрали более 20 тысяч москвичей. Памятник ему в Москве воздвигнут еще в 1909 году. Под бронзовым бюстом выбили слова, ставшие девизом всей его жизни: «Спешите делать добро!» Гааз говорил, что самый верный путь к счастью не в желании быть счастливым, а в том, чтобы других делать счастливыми. Заканчивая кавказские записки, Федор Петрович приводит одну историю, которую слышал в здешних краях. «Я с легкостью поверил рассказу о том, – пишет он, – что некий новичок за пределами Георгиевска направился к расположенной в тридцати верстах Бештау, утверждая, что до нее рукой подать. Вопрос о том, взял ли он с собой сменных лошадей, ему явно не понравился. Бедняге стоило больших трудов вернуться в город, убедившись, что, чем ближе подходил он к горе, тем больше она от него отдалялась…»
Едва ли Гааз захотел бы поведать в назидание читателям этот странный сюжет, если бы не увидел в нем какого-то особого смысла. Идеал добра, которому он следовал всегда, в чем-то похож на Бештау: легкость его достижения обманчива, и обходится оно великими трудами. В том же, что идеал этот достижим, сомневаться не приходится.
Примером тому судьба самого Гааза. Весной 1833 года в Россию прибыл геолог, натуралист и археолог Фредерик Дюбуа де Монпере, совершивший поездку по Крыму и Кавказу. Ученому удалось собрать огромный фактический материал, который он изложил в шеститомном труде «Путешествие вокруг Кавказа» (Париж, 1839 – 1843 гг.), удостоенном Французским географическим обществом большой золотой медали. На русский язык переведен и опубликован только первый том, где есть несколько строк, посвященных нашей величавой вершине: «Здесь начинаются обширные равнины, посреди которых вздымается Бештау, подобно маяку среди пустыни. Гора Бештау всегда была приманкой и местом сосредоточения народов, которые кочуют в степях, отделяющих Черное море от Каспийского; плодородные равнины, окружающие ее, часто оспаривались и переходили из рук в руки, тем более, что все чудодейственные кавказские источники бьют вблизи этой горы».
Назовем еще работу академика Г. В. Абиха «Объяснение геологического разреза северной покатости Кавказского кряжа от Эльбруса до Бештау» (1862 г.). Трудно ожидать поэтических всплесков от автора исследования со столь ученым названием, но это именно Абих сравнил рельеф Пятигорья с архипелагом скалистых островов.
Сравнение обретает реальность в зимние туманные дни, когда с Машука или Бештау можно наблюдать фантастическую картину: вся земля вокруг тонет в клубах сизого тумана, и только вершины окрестных гор возносятся над его волнистой поверхностью, словно острова в океане.
Нельзя не вспомнить и книгу «Пятигорский край и Кавказские минеральные воды», изданную в Петербурге в 1861 году и принадлежавшую перу Ф. А. Баталина, который в отличие от других знатоков полагал несправедливым, «что гора получила название Бештау… от того, что у ней пять вершин. Гора имеет не пять, а всего четыре вершины… Едва ли не вероятнее предположить, что Бештау, Пятигорье – это название для всей местности, соседственной с Бештау, данное по числу главных гор…». Предположение нельзя признать верным, так как выделение пяти «главных» гор из числа всех близлежащих (их много больше пяти) всегда будет оставаться спорным. Пятая вершина у Бештау все-таки есть, хотя и уступает остальным по высоте. Добавим, что у кабардинцев для обозначения всего района Пятигорья существовал другой устойчивый топоним – Псыхуабэ («теплая вода»).
Как только Горячие воды получили известность в обществе и сюда потянулись вереницы повозок с желающими изведать их целительный эффект, – с тех пор пальма первенства в описании Бештау от русской науки надолго переходит к русской литературе.
Маркелов Н.В. Когда Бештау был не больше кочки. — Литературная история Пятигорья. — Ессентуки, 2005.